В Екатеринбурге Алексей Навальный поведал о своей президентской кампании в регионах

 Алексей Навальный 25 февраля создал в Екатеринбурге предвыборный штаб для подготовки к президентским выборам 2018 года.

Всего таких штабов в регионах будет 77, а количество волонтеров к лету планируется увеличить с 28 тыс. до 100 тыс. человек. Финансирование кампании идет за счет пожертвований избирателей, в среднем сумма одного взноса составляет около 1 тыс. рублей. В интервью Znak.com Алексей Навальный рассказал об особенностях своей кампании, о том, чем Урал похож на Техас, об отношениях с Михаилом Ходорковским, а также о позиции Кремля по поводу предстоящих выборов.

«Люди понимают, что им придется и заплатить денег, и поработать»

— Вы открываете уже не первый штаб за пределами Москвы. Насколько ваши ожидания совпадают с реальностью?

— Не хочется говорить неосторожных слов, чтобы не сглазить, но пока всё происходит лучше, чем мы рассчитывали. Во всех городах, даже в таких проблемных с политической точки зрения, как, например, Казань, мы сняли помещения в центре без проблем. В Екатеринбурге мы переедем даже в лучшее место. Везде приходят волонтеры, и их всегда больше, чем могут вместить штабы. Мы иногда даже просим их не приходить на встречу, если есть такая возможность. Люди отправляют деньги, люди понимают, что это такая избирательная кампания, в которой им придется и заплатить денег, и поработать. Они отдают себе в этом отчет, они относятся к этой кампании, как к своей. Нам это очень нравится, и мы очень довольны.

— При этом в Екатеринбурге координатором штаба стал бизнесмен Виктор Бармин, далекий от политики, никогда до этого не участвовавший в организации кампаний. Почему?

— Не то чтобы это наша какая-то осознанная тактика, тем не менее нам нравится, что так получается. В Питере мне задавали точно такой же вопрос, нам говорили: «А где же наши заслуженные демократы? Почему вы их обошли?» Мы любим заслуженных демократов.

— Но они испугались?

— Нет. Мы стараемся подходить к этому вопросу меритократически. То есть мы любим заслуженных демократов, но реально происходит так: люди пишут резюме, мы их смотрим, организовываем собеседования, проверяем информацию, потом назначаем того, кто нам кажется лучшим. Таким образом мы хотим менять политику: судить не по старым заслугам, а брать новых людей. В Екатеринбурге штаб возглавил человек из бизнеса. Это классно! Посмотрим, как он будет работать.

«Урал — это как Техас в Америке»

— Вы часто говорите, что регионы России должны стать более самостоятельными, более независимыми от Москвы. Насколько самостоятельными? Вот, например, бывший свердловский губернатор Эдуард Россель в 1993 году решил создать Уральскую республику с собственной валютой — уральскими франками. Как вы считаете, это слишком?

— Я, конечно, эту идею хорошо помню. Но мы ведь не можем рассматривать только две крайности. То, что возникают адовые идеи типа создания республики, говорит о том, что Екатеринбург и Урал в целом ощущают себя самостоятельной политической единицей. И это классно, это как Техас в Америке, такой новый русский Техас, где сидят люди и говорят: «Нам Москва не указ, мы и без Москвы всё порешаем». Круто, решайте! Что в этом плохого? Уральская республика — это, конечно, крайность, но то, что происходит сейчас — еще более абсурдно. У Екатеринбурга, третьего города по экономике в стране, отняли право самостоятельно заниматься градостроительной политикой, отняли контроль за рекламным рынком, отняли право согласования митингов. Как мэр или гордума могут вообще в такой ситуации управлять городом? У них же нет полномочий.

— Если регионы станут независимыми, не возникнет ли еще более существенного перекоса между условно богатыми, развитыми территориями, с одной стороны, и бедными — с другой?

— Нет. В Свердловской области, кстати, раскол произошел как раз внутри региона. Власть и деньги из города просто забрали областные власти. Простой пример с НДФЛ, который платят екатеринбуржцы, его по решению областных властей просто стали еще больше забирать в региональный бюджет (с 2017 года отчисления по НДФЛ в бюджет города уменьшились с 18 до 16%, и это уже не первое сокращение за последние пять лет. — Znak.com). На самом деле это просто адок, когда в 2011 году бюджет Екатеринбурга был 36 млрд рублей, а сейчас, после падения рубля и всего остального, — 31 млрд рублей. Это просто исключает развитие города.

Кроме того, чтобы не было перекоса между регионами, есть бюджетное выравнивание. К сожалению, [президент Владимир] Путин сделал из России сырьевой придаток, и 60% доходов федерального бюджета — это нефть и газ. Поэтому, конечно, нефтяная рента не должна полностью остаться в Тюмени или в Ханты-Мансийске. Она должна подниматься на федеральный уровень и перераспределяться более-менее справедливо. Но это ведь не исключает того, что какие-то регионы развиваются лучше, какие-то — хуже. Самое главное — они должны конкурировать.

— У вас есть конкретные предложения по поводу изменения распределения налогов?

— Да, есть. Например, мы говорили о том, что НДПИ должен частично изменяться, акциз должен оставаться в регионах. Больше должно оставаться в регионах НДС. Внутри регионов невозможно отнимать большую часть НДФЛ у городов. В целом я считаю, что города должны стать самым сильным звеном в органах власти. Мэры должны иметь больше всего власти. Это, кстати говоря, исключает сепаратизм. Конкуренция должна быть не между Свердловской областью и Пермским краем, а между Екатеринбургом и Нижним Тагилом.

— Спустя 20 лет после истории с Уральской республикой — в 2013 году — мэр Екатеринбурга Евгений Ройзман заявил, что Екатеринбург должен стать городом федерального значения. Как вы относитесь к этой идее?

— Я не понимаю этого. Все города должны быть городами федерального значения. Почему с такой идеей выступал Ройзман? Потому что у него просто отнимают все полномочия, потому что он хочет оставлять больше налогов в городе. Так я ведь это и предлагаю. Пусть у Ройзмана просто будут нормальные полномочия, и тогда ему просто не нужен будет этот статус города федерального значения.

— В рамках подготовки стратегии пространственного развития России обсуждаются различные варианты, в том числе есть идея создания нескольких крупных агломераций, в которых должно быть сконцентрировано население. Согласно одному из вариантов, Екатеринбург предлагают объединить с Тагилом, Челябинском, Тюменью и даже Пермью. Как вы относитесь к идее укрупнения городов?

— Это реально смешно. Я отношусь к идее создания таких мега-агломераций очень плохо. Для чего они нужны? Чтобы у нас появился еще какой-то супер-чиновник, который управляет чем-то, что находится на расстоянии четырех тысяч или одной тысячи километров от него? Как он может этим управлять? Никак. У нас уже есть полпреды. Для чего они нужны, чем они вообще занимаются? Вам для чего нужен полпред? Ни для чего. Так и тут будет еще один какой-то полпред, который сидит в Перми и управляет вами в Екатеринбурге. Или наоборот — из Екатеринбурга управляет Пермью. Зачем он нужен? Это бессмысленно.

99% проблем, с которыми сталкивается человек и для решения которых ему нужна власть, находятся на городском уровне. И все эти проблемы должен решить мэр, которого он избирает, и этот мэр должен иметь полномочия и налоги.
И если этот мэр работает, развивает малый бизнес, он получает деньги в бюджет, то есть конкретную выгоду. Так и должно быть всё устроено. А сверхцентрализация — это идиотизм. Наша страна не развивается именно потому, что сидит Путин и решает всё, начиная от того, какую зарплату платить футболисту петербургского «Зенита», заканчивая тем, как же построить в Екатеринбурге метро. Это бред.

«Политическое движение задавлено и репрессировано»

— В 2012 году журнал Esquire опубликовал ваши правила жизни. Вы говорили так: «Идея внедрять хороших людей в плохую власть не работает. Я понял это на примере Никиты Белых, у которого был советником в Кировской области. Конечно, хороший человек не будет искать выгоды для себя, но он не сможет быть эффективным мэром или губернатором, если не будет ежедневно мухлевать». Допустим, вы будете избраны президентом. Как вы будете справляться с этой проблемой?

— Ответ очень простой: не мухлевать. Я не буду мухлевать, буду нормальным президентом, который отработает четыре года, потом, если страна поддержит, — еще четыре года и уйдет на пенсию. Власть изменится, если политическое руководство этой власти будет отправлять правильные сигналы. Сейчас любой человек — журналист, полицейский, НОДовец — знает, что Кирилл Шамалов в 25 лет стал долларовым миллиардером, просто потому что он зять Путина. И мы не сможем никогда в жизни убедить екатеринбургского полицейского, сотрудника ФСБ или губернатора быть честным, потому что они видят: власть устроена таким образом, что все пилят и воруют деньги. При этом, когда центральная власть меняется и ведет себя нормально, по правилам, то и всех остальных она заставляет меняться. Поэтому жуликов, в отношении которых есть доказательства, что они жулики, мы просто пересажаем, а все остальные будут просто вести себя по правилам.

— Но на первом этапе вам в любом случае нужна будет команда. Сколько человек должно зайти вместе с вами в администрацию президента и в правительство, чтобы начались перемены, и кто эти люди?

— У нас достаточное количество людей. Но избирательная кампания должна развиваться в определенной логике. Вам будет неинтересно за ней следить, если я сейчас отвечу на все самые интересные вопросы, в том числе кадровые. Про кадры мы будет говорить уже ближе к дате выборов. В любом случае в России достаточное количество людей, которые готовы возглавлять федеральные министерства и быть членами правительства. Всё, что нужно от них, — выполнять должностную инструкцию и не мухлевать. Не возить собак на самолетах, как это делает вице-премьер РФ Игорь Шувалов, а заниматься тем, чем ему положено.

— Тем не менее хотелось бы уточнить: кто сейчас в вашей команде, кто из ярких политических деятелей или бизнесменов вас поддерживает?

— Вы хотите сделать этим бизнесменам плохо?

— Нет. Например, в эфире «Эха Москвы» вы называли своим союзником Михаила Ходорковского. Он поддерживает вашу кампанию, финансирует её?

— Он сделал публичное заявление, что поддерживает мою кандидатуру. Никаких денег мы от него не получаем, потому что мы изначально решили, что будем опираться на маленькие пожертвования людей. Это лучше всего, это безопаснее всего, и нам этих пожертвований на сегодняшний день хватает. Также движение «Солидарность» заявило о том, что меня поддерживает. Нужно понимать, что сейчас в России довольно мало организованных политических структур. Я не жду, например, что меня поддержат коммунисты, они поддержат Зюганова. Я не жду, что меня поддержит «Яблоко», потому что оно поддержит Явлинского. Но, честно говоря, я особенно и не рвусь получить их поддержку.

Для меня важны люди. Потому что есть вся эта политическая номенклатура, которая считает, что все контролирует, но на самом деле она не контролирует никого.
Я буду обращаться напрямую к людям, и я уверен, что те, кто традиционно голосовал за коммунистов или даже за Путина, отдадут мне голоса. При этом мне, конечно, было бы важно получить поддержку, например, Ройзмана. Но на этом этапе мне вполне достаточно того, что он сказал, что меня нужно допустить до выборов. Это показывает, что он, даже находясь в очень сложной ситуации, тем не менее обладает смелостью, чтобы обозначить свою базовую политическую ориентацию в сторону демократии.

— В случае если вас не допустят до президентских выборов, но допустят Ройзмана, будете ли вы его поддерживать?

— Как же может такое произойти, что меня не допустят? Мы не рассматриваем вариант, при котором меня не допустят. Я уверен, что поддержка людей — самое главное, что сделает так, что меня допустят.

— Вы неоднократно говорили, что один из важнейших политических инструментов — массовые мероприятия, митинги. Но складывается ощущение, что в Москве многие просто боятся принимать участие в акциях после серии уголовных дел, а в регионах, в частности в Екатеринбурге, последние массовые политические митинги были после выборов Госдумы в 2011 году. Собираетесь ли вы переломить этот тренд?

— Во-первых, мы не делаем ставку на массовые акции как на основной инструмент кампании. Мы будем к ним прибегать, когда они нужны, но они не являются для нас главным ориентиром. Второй момент — в данном случае интересно посмотреть на статистику. Количество протестных акций с каждым годом растет, правда сейчас они больше экономической направленности. В 2016 году протестных акций в регионах было в четыре раза больше, чем в 2012 году.

— Но большинство из них — небольшие.

— Да, но это говорит, во-первых, о том, что население недовольно, а во-вторых — не видит других способов решения своих проблем. Они просто идут на улицу. Это объективный процесс. Политическое движение задавлено и репрессировано, поэтому мы не видим больших акций. Часто просто не хватает лидера, организационной движущей силы. Однако, как мы видим, это все трансформировалось в большое количество мелких акций. Сейчас у нас волонтеров столько, что они не помещаются в эту комнату. Надеюсь, что к лету их будет столько, что они не поместятся в большой зал и какие-то массовые мероприятия мы будем проводить на улице.