Глава "Лукойла" заявил, что мир не способен к существованию при 30 долларах за баррель

Вице-президент «Лукойла» Леонид Федун считает, что с точки зрения технологии мир при $30 за баррель существовать не может, так как этой нефти будет недостаточно. Предсказать же цену невозможно, так как инвесторы сейчас напоминают «стадо с инстинктами животных, которое носится то взад, то вперед».

Ожидать роста цены на нефть стоит только после того, как ОПЕК убедится, что страны картеля защитили свою долю на рынке. Принять решение о сокращении квот они могут уже на очередном заседании ОПЕК в мае или летом.

При этом, на его взгляд, ожидания, что Иран выйдет на рынок и «затопит» всех нефтью — не оправданы.

Что касается сланцевой нефти, то на рынке останутся только 2–3 десятка компаний, которые выживут «в этой ценовой мясорубке». Об этом в интервью ТАСС рассказал вице-президент «Лукойла» Леонид Федун.

— Леонид Арнольдович, перед новым годом компания смогла похвастаться годовой добычей нефти на уровне свыше 100 млн тонн. В 2016-ом сможете повторить?

— Думаю, что нет. В условиях жесткой неопределенности гнаться за рекордами и увеличивать предложение на перенасыщенном рынке по крайней мере нерационально.

На мой взгляд, практика любой ценой заполнять рынок дешевой нефтью неправильна, так как через полгода-год ее можно будет продать уже в два раза дороже. Для этого у российских компаний есть очень серьезный запас прочности, мы не обременены ни долгами, ни какими-то жесткими обязательствами.

Поэтому сегодня должны давать то количество нефти, которое не подорвет бюджеты страны и компаний и в то же время не окажет дополнительного давления на рынок.

— Россия в прошлом году, как и «Лукойл», вышла с рекордным показателем добычи нефти. На ваш взгляд, сможет ли страна в ближайшие годы сохранить эту планку, если да, то за счет чего?

— В условиях такой ценовой конъюнктуры правильно будет сохранить денежный поток и месторождения в оптимальном режиме работы.

На мой взгляд, России нужно, если будет принято такое политическое решение, совместно работать с ОПЕК по сокращению предложения на рынке. Тем более в этом году должен произойти небольшой спад добычи по стране. Мы его ожидали еще в 2015-ом, но за счет девальвации и активного бурения со стороны ряда компаний этого не произошло.

Был установлен очередной рекорд, но, повторюсь, это не самое удачное средство улучшения экономики. Лучше продавать один баррель нефти по 50 долларов, чем два, но уже по 30.

— Как вы считаете, при существующей цене на нефть ОПЕК все-таки примет решение снизить квоту на добычу?

— Я очень на это рассчитываю. В целом конъюнктура рынка находится в достаточно сложной ситуации, и такого глубокого падения никто не мог предсказать. Поскольку то, что произошло после решения картеля не устанавливать квоту, напоминает побег большого стада животных от пожара, когда все несутся вниз, не понимая, что происходит.

Никакой анализ не позволял это спрогнозировать. Сейчас мы находимся практически на дне — никогда еще до этого цена на нефть не опускалась так низко, если, конечно, считать в ценах 2015 года.

Большая часть нефти, которая сейчас добывается в мире, имеет историческую себестоимость выше $30 за баррель. Если она будет находиться на таком уровне достаточно долго, то нефти просто не будет. Возникнет дефицит и произойдет достаточно сильный отскок добычи.

— Как быстро может сократиться добыча при текущих ценах на нефть?

— Падение добычи на традиционных месторождениях нефти достаточно долгий процесс. Если не инвестировать, то она будет сокращаться примерно на 5–10% в год, а на сланцевых месторождениях уже на 60% в год.

Когда ОПЕК начинала ценовую войну, они рассчитывали, что американские компании очень быстро уйдут с рынка и профицит нефти скоро закончится. Но никто не учел, что американские компании смогут заручиться такой мощной финансовой поддержкой.

Выяснилось, что практически 50% добычи было захеджировано. То есть финансовые институты каждый день доплачивали американским компаниям примерно $150 млн, при этом средняя цена реализации нефти у них имела премию примерно в размере $20 за баррель. И это в течение всего 2015 года.

При такой поддержке сланцевые производители смогли избежать сильного обвала, но добыча сократилась на 300 тыс. баррелей. Это достаточно много — около 5,5% (от добычи сланцевой нефти в США — прим. ред.).

Если бы не было решения ОПЕК (об обвале рынка — прим. ред.), то сегодня американцы добывали бы 10,5 млн баррелей, а они добывают 9,2. И тогда ситуация с рынком была бы еще тяжелее.
В ценовой мясорубке

— Какие задачи сейчас стоят перед ОПЕК? Когда может закончиться «ценовая война»?

— ОПЕК сейчас нужно дождаться, когда иссякнут хеджевые программы американских компаний. По нашим подсчетам, премия по WTI для сланцевых компаний, да и то не для всех, будет находиться на уровне $6–8. Этого уже недостаточно при себестоимости добычи на уровне $50–60 за баррель. Поэтому будет падение.

Сейчас, в начале года, примерно 600 тыс. баррелей нефти уйдет с рынка независимых компаний.

Когда ОПЕК убедится, что они защитили свою долю на рынке, они смогут принять решение о сокращении квот. Это может произойти уже на очередном заседании ОПЕК в мае или летом. После этого мы увидим быстрое восстановление цены.

— В чем смысл ценовой войны на рынке нефти? Допускаете ли вы, что сланцевые компании восстановят свои позиции после возобновления роста?

— Это очень важный технологический вопрос. Для того, чтобы на него ответить, нужно вернуться к истории сланцевого бума. Что такое «бум» вообще? Это когда тысячи людей-непрофессионалов бросаются что-то добывать, а потом из этих тысяч остаются только десятки. Остальные уходят.

Одно время в банках было очень просто получить деньги на сланцевые проекты, поэтому тысячи людей стали объединяться, привлекать кредиты и идти бурить. При цене нефти в $100 за баррель все были в плюсе.

Теперь, когда она упала, разорились уже 50 компаний, через какое-то время банкротами станут еще около 500.

Да, сланцевая нефть будет на рынке, останется 2–3 десятка компаний. Они вышли на уровень 4–5 млн баррелей, на этом уровне и закрепятся, и мы не увидим больше роста добычи в 15–20%. Останутся профессионалы, которые выживут в этой ценовой мясорубке.

— Арктические проекты на шельфе ожидает та же судьба, что и сланцевую нефть?

— Да. Арктические проекты это уже даже не 2030-ые годы. К этим проектам все вернутся только, если что-нибудь случится в Персидском заливе. Поэтому хорошая новость в том, что нефти в мире оказалось очень много, она же новость и плохая, так как нефть больше не является стратегическим приоритетом.

Цена будет расти медленно, также медленно будет расти и добыча.
$30 за баррель быть не может

— По прогнозам Минэнерго, среднегодовая цена на нефть в 2016 году будет находиться в диапазоне от $30 до $50 за баррель. Согласны ли вы с оценкой Минэнерго?

— Этого никто не знает. Дело в том, что рынок нефти достаточно странный, и цена слабо связана с реальными событиями. Прогноз можно делать только исходя из сиюминутной ситуации. Вот сегодня «бах» — $30, вчера было $50. Очень большая неопределенность.

Предсказать цену невозможно, когда стадо инвесторов с инстинктами животных носится то взад, то вперед.

Конечно, дальше продавливать рынок вниз еще можно, но экономически это уже не имеет смысла. Это с точки зрения спекулянтов. С точки зрения технологии, мир при $30 за баррель существовать не может. Этой нефти будет недостаточно.
Не развитие, а выживание

— Каковы сейчас перспективы работы российских компаний, в том числе «Лукойла», в зарубежных проектах?

— Да никаких. По той простой причине, что из-за ценовой конъюнктуры перспектив сейчас на рынке никто не понимает. Конечно, мы участвуем в ряде крупных проектов. В первую очередь, это «Западная Курна». Продолжаем работать в Узбекистане, но это тяжело.

Если в России нам помогает девальвация, то за рубежом при $30 за баррель выдерживать большие инвестиционные обязательства сложно. Поэтому, скорее всего, компании, причем не только российские, будут выходить из дорогостоящих проектов по всему миру. Их задача сейчас состоит не в развитии, а в выживании.

— Несколько лет назад «Лукойл» сделал ставку на Африку как на перспективный регион нефтедобычи. Сейчас мы видим, что компания вышла из Сьерра-Леоне и практически из всех проектов в Кот-д’Ивуаре. Африка больше не интересна?

— Причина здесь не в ценовой конъюнктуре, а в том, что мы были крайне неудачны в геологоразведке. Ни в Сьерра-Леоне, ни в Кот-д’Ивуаре не обнаружили серьезных коммерческих запасов, что не дало нам возможности их развивать.

— Гану, Камерун и Нигерию ждет такая же судьба?

— В Гане мы удачно провели геологоразведку, совершили хорошие коммерческие открытия, то же самое можно сказать о Камеруне. Понятно, что при текущих ценовых параметрах эти проекты тоже весьма далеки от идеала. Но с точки зрения геологии — там все нормально.

— Интересуется ли «Лукойл» шельфовыми проектами Норвегии?

— Да, но опять-таки это все долгосрочные перспективы.

— Когда по Норвегии может появиться какая-то конкретика?

— В следующем году.

— Санкции с Ирана сняты. Когда можно ожидать возвращения компании на этот рынок? Какими проектами интересуется «Лукойл»?

— При такой цене нефти ни одна крупная компания не пойдет даже на самые привлекательные запасы, поэтому мы будем изучать, смотреть.

В ближайший год я не думаю, что Иран будет проводить какие-то тендеры. Более того, ожидания, что сейчас Иран выйдет и затопит всех нефтью — не оправданы. Он очень долго будет выходить из-под санкций и без массированных иностранных инвестиций, технологий не сможет существенно увеличить свою долю на рынке.

Но самое главное, правительство Ирана должно определиться с формой контракта, которое оно хочет предложить инвестору. Поэтому говорить о чем-либо пока рано.

— Когда ваши иранские партнеры обещают окончательно определиться с формой контракта?

— Они сами не знают, поскольку это вопрос политический. Он не зависит от министерства нефти Ирана, и решение должно быть принято политическим руководством с участием духовенства.

— Нет опасений, что на Иран снова наложат санкции?

— Опасения есть. Такой механизм существует, но иранское руководство очень решительно настроено на возвращение на мировой рынок, поэтому они будут скрупулезно выдерживать все те параметры соглашения, которые были заключены по иранской атомной программе.

— Возможен ли при текущих ценах полный возврат инвестиций иракского месторождения «Западная Курна-2» в первом полугодии 2016 года?

— Мы рассчитываем, что в первом полугодии, даже при такой ценовой конъюнктуре, мы этот проект закроем. Может быть чуть позже.

— Сохраниться ли объем экспорта нефти с месторождения в 2016 году или ожидаете спад?

— Ирак предупредил всех подрядчиков, в том числе и нас, о необходимости сократить объем добычи, и мы будем ее сокращать. Все говорит о том, что Ирак как член ОПЕК готовится, может быть, даже к сокращению объемов и квоты на добычу.

Кроме того, ранее правительство Ирака объявляло том, что они готовы убрать с рынка 300–500 тыс. баррелей. Соответственно наша доля будет пропорциональна.

— Из-за судебных разбирательств с «Роснефтью» на Восточно-Таймырском месторождении был пропущен сезон. Когда теперь компания планирует начать работу по его обустройству?

— В настоящий момент наши сотрудники уже там, формируем вахтовый поселок. То есть процесс идет. Уже в этом сезоне начнутся предварительные работы, реально это все будет происходить в 2017 году.
Стресс-жизнь

— Пересматривали ли вы заложенную в бюджете «Лукойла» цену на нефть?

— Каждый раз! Теперь снова $30.

— Готовит ли «Лукойл» стресс-сценарии развития компании при низкой цене нефти?

— Да, я как раз этим занимаюсь. $20 за баррель — на всякий случай. Хотя я считаю, что такая цена крайне маловероятна.

— Недавно в СМИ появилась информация, что Минфин вернулся к идее повышения НДПИ для нефтяников. Чем это грозит отрасли?

— В этом случае, если цена будет стоять в низких диапазонах, это будет не стресс-сценарий, а стресс-жизнь для всех, в том числе и для нефтяников. Отсутствия инвестиций, конечно, не будет, но отрасль окажется в плачевной ситуации. Мы все это проходили в 1990-ые годы, не хотелось бы к этому возвращаться.