Эльвира Набиуллина: больше 50% пути оздоровления банковского сектора мы преодолели

 Председатель Банка России Эльвира Набиуллина убеждена, что в условиях нестабильности на мировых финансовых рынках все еще достаточно велика вероятность образования "черных лебедей", как экономисты называют непредсказуемые риски,  и нужно быть подготовленным к пессимистическому варианту развития событий.

О том, как в этих условиях Банк России будет добиваться достижения цели по снижению инфляции, о том почему курс рубля должен оставаться плавающим, о том, что еще осталось сделать для оздоровления банковской системы Набиуллина рассказала ТАСС в своем первом интервью в 2017 году.

— Какие риски в мировой экономике вы сейчас видите? Что может произойти в результате изменений в политике США, о которых говорит новый президент Дональд Трамп?

— Повышенный уровень неопределенности в мировой экономике и мировой политике наблюдается в последние два-три года. Есть риски появления новых "черных лебедей", факторы неопределенности в целом постоянно будут влиять на финансовые рынки. Поэтому в целом очень консервативно подходим к нашим прогнозам. Мы стараемся избегать чрезмерного оптимизма, потому что, если ситуация с точки зрения темпов роста мировой экономики, торговли и цен на нефть будет складываться благоприятно, мы всегда сможем скорректировать свою политику. А с учетом возросшей неопределенности всегда лучше быть готовыми к пессимистическому развитию событий.

Что касается ФРС (Федеральной резервной системы. — Прим. ред.), то ее действия, безусловно, влияют на финансовые рынки, и ожидания в отношении политики ФРС сейчас меняются. Есть риск, что, если в американской экономике достаточно активно будут применяться фискальные стимулы, о которых говорит Трамп, — сокращение налогов, дополнительные расходы на инфраструктуру — это может создать некоторые элементы перегрева в экономике, потому что в США уже практически полная занятость, безработица ниже 5%. В результате инфляция в Америке может расти быстрее, чем ожидали эксперты. А это означает, что ФРС может быстрее повышать свою ставку. Эксперты уже пересмотрели ожидания с двух повышений ставки ФРС до трех. Мы должны следить за этой ситуацией, потому что политика ФРС влияет на глобальные финансовые рынки и косвенно — на российский рынок.
— А политика сильного доллара, о которой говорит Трамп и члены его администрации? Как она может сказаться на российской экономике?

— Если ФРС будет достаточно быстро нормализовывать свою политику, а Трамп введет ограничительные пошлины на импорт, то это будет означать и более сильный доллар. Это может негативно повлиять на цены на нефть, поэтому мы должны быть очень аккуратными с прогнозами цен на нефть. Тем более учитывая, что текущая достаточно высокая цена на нефть ведет к росту склонности к инвестированию в сланец и технологии в добыче развиваются. Поэтому не должно быть супероптимизма, что цена вышла на уровень $55 за баррель и выше и будет держаться на этом уровне несколько лет. Мы будем обновлять прогнозы в марте, на опорном заседании совета директоров Банка России по ставке. Нужно быть готовыми к тому, что цена на нефть в ближайшие годы будет достаточно волатильна. В предыдущем прогнозе, сделанном до соглашения с ОПЕК, мы этот фактор не учитывали и оценивали цену на нефть в $40 за баррель на весь трехлетний период. Сейчас мы считаем, что в этом году средняя цена может быть выше $40 за баррель. Во многом это следствие соглашения с ОПЕК. Диапазон колебаний в ближайшие годы можно оценить в $40–55 за баррель. Цена на нефть будет зависеть от многих факторов, в том числе американской политики на энергетическом рынке, от реакции производителей сланцевой нефти на новую ценовую конъюнктуру, от перспектив продления соглашения с ОПЕК. Реакция со стороны спроса, особенно в Китае, на рост нефтяных цен также очень важна. Мы внимательно будем оценивать эти факторы в следующем прогнозе.

— А какие внутренние риски есть для российской экономики в этом году?
— Если говорить в целом об экономическом развитии, основные риски связаны со скоростью изменений в структуре экономики. Мы видим тенденции к импортозамещению, росту экспорта и начавшуюся структурную перестройку. Те сектора, которые выиграли от снижения курса рубля, активнее развиваются.

Темпы структурных изменений зависят как от общей политики правительства по улучшению инвестиционного климата, так и от действенности специальных решений по поддержке отдельных секторов, например эффективны, на мой взгляд, программы поддержки ипотечного кредитования, сельского хозяйства.

Но есть и объективные факторы, которые влияют на процессы импортозамещения и переориентации на экспорт. Во-первых, это состояние рынка труда. Безработица у нас достаточно низкая, и для обеспечения растущих секторов трудовыми ресурсами нужно повышение мобильности и программ переквалификации рабочей силы, чтобы рост производства был сопряжен не только с ростом издержек на рабочую силу, но прежде всего с ростом производительности труда.

Как показывают опросы предприятий, процессы импортозамещения и выхода на внешние рынки сдерживаются необходимостью модернизации производства, а это требует финансовых вложений, которые не все предприятия сейчас готовы сделать. Кроме того, модернизация, как правило, требует покупки импортного оборудования, потому что отечественных аналогов часто нет. В этом отношении крепкий рубль — помощник в модернизации.

Для устойчивого роста необходимо, чтобы экономика действительно прошла через структурную перестройку. Поэтому очень важно при первых признаках улучшения внешних условий не начать воспроизводить старую модель, которая привела нас к тем сложностям, которые мы испытываем. Все-таки надо суметь воспользоваться нынешней ситуацией для диверсификации экономики, и экономическая политика в первую очередь должна быть направлена на это.

— А как вы видите риски для инфляции?

— С точки зрения инфляционных рисков в прошлом году серьезной зоной неопределенности была бюджетная политика. Этот риск заметно снизился — принята стратегия бюджетной консолидации на три года, и она абсолютно обоснованная: это снижение дефицита бюджета в условиях стабильных нефтяных цен, плавное, не резкое, потому что экономика должна адаптироваться к новому уровню бюджетных расходов. Мы приветствуем решение не тратить дополнительные доходы от нефти, это абсолютно взвешенное решение с точки зрения бюджетной политики.

Инфляция серьезно снизилась в прошлом году, и сейчас мы видим, что она ведет себя так, как мы прогнозировали.

Мы исходим из того, что добьемся инфляции на уровне 4% к концу года. Но инфляционные риски сохраняются, и главный из них — все еще повышенные инфляционные ожидания. Мы часто говорим, что нам нужно их заякорить на низком уровне, а, по сути, они у нас заякорены на высоком уровне, так как люди привыкли к высокому уровню инфляции, и снижать их инфляционные ожидания достаточно сложно. Это требует много времени. У людей есть ощущение, что уровень инфляции реально выше, чем тот, который рассчитывает Росстат. Это происходит потому, что инфляция, во-первых, очень неравномерна по регионам, во-вторых, по-разному ощущается людьми с разным уровнем дохода. И плюс к этому психологически мы воспринимаем быстро растущие цены на какие-то отдельные товары как высокую инфляцию в целом. Снижение общего уровня инфляции будет тормозить и рост цен на отдельные товары. Это снизит и инфляционные ожидания. Что касается бизнеса, то у руководителей предприятий инфляционные ожидания, как правило, значительно ниже, чем у населения в целом. Однако эти ожидания все еще повышенные. Поэтому важно, чтобы бизнес отреагировал на наблюдаемое восстановление спроса в экономике не ростом цен, а ростом объемов производства и инвестициями.

— Вы уже говорили про проблемы ряда предприятий с закупками импортного оборудования из-за слабого рубля, таким образом, мы возвращаемся к постоянно обсуждаемой теме — каким должен быть курс?

— Я абсолютно убеждена в том, что курс должен быть плавающим. Помимо того что плавающий курс позволяет абсорбировать внешние шоки, он также балансирует интересы разных участников на рынке. Когда говорят, что экономике нужен слабый курс, исходят из мнения экспортеров сырья, которые достаточно громко заявляют свою позицию. Но есть и предприятия, которые хотят закупить импортное оборудование для того, чтобы модернизироваться, они заинтересованы в крепком рубле. Поэтому мы считаем, что курс должен быть рыночным и балансировать разнонаправленные интересы. Но на курс может оказывать влияние бюджетная политика. Бюджет — это один из возможных субъектов на валютном рынке. И если бюджет направляет на расходы все полученные от хорошей конъюнктуры доходы, то тем самым может способствовать волатильности курса и снижению конкурентоспособности российской экономики. На самом деле опыт кризиса 2008–2009 годов показывает, что недостаточная стерилизация дополнительных доходов бюджета привела к долгосрочному укреплению, за которым последовало резкое ослабление рубля. Это очень плохо для экономики, которая вынуждена менять свою структуру в зависимости от изменений уровня нефтяных цен. Бюджет может влиять на долгосрочную стабилизацию курса, но для денежно-кредитной политики это такой же участник валютного рынка, как и экспортеры или импортеры. Мы просто должны прогнозировать поведение бюджета и учитывать при принятии решения по ключевой ставке влияние бюджетной политики на валютный рынок и показатели денежной массы. Собственно, мы это уже делаем — начало покупок валюты Минфином мы учитывали при принятии решения о сохранении ключевой ставки 3 февраля.

— Для чего создается система трехуровневого банковского надзора? Каких результатов от этой реформы ждет Центральный банк?

— Концепция пропорционального регулирования, которую мы предложили, заключается в следующем. Сейчас мы уже выделяем и по-разному подходим и с точки зрения регулирования и надзора к десяти системно значимым банкам, которые в силу их размера и ведущей роли в банковской системе должны быть суперустойчивы, и ко всем остальным банкам. И как вы понимаете, банковская система неоднородна, малым и региональным банкам очень тяжело конкурировать с большими банками в привлечении ресурсов, и на них ложится большая регуляторная нагрузка. Поэтому мы предлагаем теперь выделять три уровня. Системно значимые кредитные организации, которые продолжат работать по тем же правилам, что и сейчас. Затем универсальные банки, которые могут совершать все виды операций, включая международные, но и регулируются в полной мере в соответствии с базельскими стандартами. Минимальные требования к капиталу универсальных банков повышаются до 1 млрд рублей. Третий тип — банки с базовой лицензией, капитал которых может составлять от 300 млн рублей, будут в основном обслуживать физических лиц, малый и средний бизнес. Мы предлагаем существенно упростить регулирование для таких банков, поскольку уровень принимаемых ими рисков будет ниже и у них не будет возникать необходимости в проведении очень сложных, в том числе международных, операций.

Трехуровневая система создается для того, чтобы в экономике присутствовали финансовые институты, способные максимально полно удовлетворить запросы потребителей. Региональные банки работают с малым и средним бизнесом на местах, знают их историю, имеют больше возможностей для работы с заемщиками на индивидуальной основе. Большие банки относительно этой категории клиентов часто проигрывают — в силу технологий работы больших банков, скоринговых моделей. Выделение нескольких уровней в банковской системе — это довольно распространенный подход, во многих странах разные типы финансовых институтов регулируются по-разному.

— Свои опасения по поводу трехуровневой системы высказывали представители бизнеса. По их мнению, такое деление банков может привести к перетоку клиентов из небольших региональных банков с базовой лицензией к более крупным игрокам. Подобное деление, на их взгляд, может уничтожить третий уровень.

— Такие опасения действительно высказывались. Поэтому мы много раз встречались с представителями банковского сообщества, вели дискуссии и вполне продуктивно двигаемся к общему пониманию подходов к пропорциональному регулированию. Наши предложения ни в чем не ограничивают пассивные операции банков с базовой лицензией. Если банк работает с малым бизнесом, он уже практически имеет пассивную базу таких клиентов. И если клиенты — физические лица получают кредиты в основном в малых региональных банках и несут туда вклады, они и будут это делать дальше. Банки с базовой лицензией будут иметь право проводить весь тот набор операций, который необходим для обслуживания малого бизнеса и физических лиц.

Мы предусмотрели возможность сохранить упрощенные подходы к регулированию для банков с базовой лицензией, даже если по мере развития и роста их капитал превысит 1 млрд рублей. Переход в категорию универсальных банков станет обязательным для банка только при достижении уровня капитала в 3 млрд рублей.

— Не слишком жесткие требования для российских банков?

— Уровень капитала, который есть в банковской системе сейчас, очень низкий. У наших соседей, в Казахстане, Белоруссии, он гораздо выше. Банковская деятельность с широким набором операций требует достаточно высоких издержек, в том числе вложений в информационные системы, системы безопасности. А в тех банках, где операции будут проще, там издержки будут меньше. Таким образом, для тех банков, которые выберут путь развития с базовой лицензией, минимальный уровень капитала останется прежним — 300 млн рублей. И они могут в этой форме работать достаточно долго. Многие боятся, что потеряют клиентов, малый бизнес, если не смогут проводить трансграничные и валютные операции, — это не так. Малые банки смогут проводить такие операции, но не напрямую, а через счета в крупных банках.

— Предполагается ли переходный период и сколько он будет длиться?

— Введение трехуровневой системы мы планируем с 1 января 2018 года. С этого момента начнется переходный период в один год, в течение которого банки должны будут определиться, в какой категории они намерены работать. Готовы ли они нарастить капитал до 1 млрд рублей и остаться банком с универсальной лицензией либо стать банком с базовой лицензией. Мы предполагаем, что те договоры, которые банки, переходящие в категорию банков с базовой лицензией, заключали раньше, но которые не будут соответствовать новым условиям, будут действовать до истечения срока договора. То есть переходный период будет максимально плавным.
Таким образом, трехуровневая структура банковского сектора должна сложиться к началу 2019 года.

— Многие банки отмечают, что в РФ высокий уровень теневой экономики, который препятствует наращиванию кредитования МСБ. Какова доля теневой экономики сейчас? Как вы видите тенденцию, с учетом тех мер, о которых говорите? Будет ли уровень теневой экономики снижаться?

— Действительно, есть проблема неполной прозрачности малого бизнеса для кредитующих банков. Отличать малый бизнес, который реально занимается производством, но не совсем прозрачен с точки зрения отчетности, от технических компаний, которые созданы для проведения сомнительных операций и реальной деятельности не ведут, достаточно сложно. Банк России, проводя политику борьбы с сомнительными операциями, следит за тем, как банки работают с клиентами, которые похожи на технические компании, как банки оценивают риски по ним, создают ли достаточные резервы. Конечно, банки больше заинтересованы работать с заемщиками прозрачными, чтобы иметь меньше рисков и создавать меньше резервов. У нас есть рабочая группа по малому бизнесу, где мы работаем с бизнес-ассоциациями, Корпорацией МСП, самими малыми предприятиями, парламентариями и обсуждаем, как улучшить доступность финансовых услуг для малого бизнеса.

Объективно, для того чтобы малый бизнес получал больше доступа к финансовым ресурсам банковской системы, он должен становиться более прозрачным. В свое время были единичные послабления по бухгалтерскому учету, но для кредитора этой отчетности может быть недостаточно, чтобы оценить все риски, которые происходят с компанией в динамике. Банк использует чужие деньги, поэтому должен давать в долг прозрачным заемщикам. Это двусторонний процесс: если малый бизнес хочет получать средства, он должен становиться более прозрачным.

— Есть ли в банковском секторе моменты, которые вызывают у вас беспокойство? Многие банки отчитались о большой прибыли, что означает этот фактор? Как, с вашей точки зрения, должна использоваться эта прибыль?

— Прибыль банковского сектора восстановилась, но она не стала больше, чем была до 2014 года. В 2015 году, в период, когда банки приспосабливались к новым условиям, прибыль действительно была очень низкой. Нельзя забывать, что в банковской системе прибыль является основным источником роста капитала, от которого зависят объемы деятельности банков, рост кредитования экономики. Предполагать, что прибыль идет только на потребление или на дивиденды, не совсем корректно. Мы рассчитываем, что значительная часть прибыли будет направлена на повышение капитала, так как только хорошо капитализированная банковская система может наращивать кредитование.

— А сами банки готовы наращивать кредитование?

— В прошлом году наблюдалось снижение кредитов предприятиям при некотором повышении кредитов физическим лицам. Во многом это было связано с тем, что до середины прошлого года шел рост плохих активов банков, что было ожидаемо в условиях рецессии. Банки в 2015 году и в начале 2016-го достаточно активно создавали резервы по этим плохим активам, динамика плохой задолженности показывает, что банки уже могут наращивать свой кредитный портфель. Кроме того, надо учитывать влияние нашей политики по девалютизации балансов банков: рублевые кредиты реальному сектору в прошлом году выросли, а валютные — сократились.

Мы видим, что банки аккуратно относятся к новым заемщикам. Это правильно, так как кредитная база должна расти на здоровой основе. Но в целом в последние месяцы происходило смягчение денежно-кредитных условий. Кстати, процентные ставки снижались быстрее, чем наша ключевая ставка, а по долгосрочным кредитам снижались быстрее, чем по краткосрочным. Это отражает растущие ожидания снижения инфляции.
Мы это видим и ожидаем, что в 2017 году будут положительные темпы роста кредитования. Но они не будут высокими, 4–7%, поскольку наращивание кредитования должно быть адекватно темпам экономического роста. Темпы кредитования могут быть выше роста, но не намного, иначе могут начать формироваться долговые "пузыри".

— Многие компании по-прежнему показывают хорошие операционные результаты, но у них высокий уровень валютных кредитов. Можно ли ожидать проблем в связи с этим в течение ближайших лет?

— Плохие долги вызревают в течение года-двух с момента таких шоковых событий, с какими мы столкнулись в 2014 году. Уже прошло два года, и мы видим, что прирост просроченной задолженности прекратился. Что касается валютной задолженности, то действительно есть риски для бизнеса. Но они сконцентрированы в определенных секторах: в торговле и недвижимости, там, где у компаний не было валютных доходов и при этом были валютные долги. Действительно, в этих секторах показатели долговой нагрузки в результате изменения курса оказались выше условно нормальной. Но все же большая часть валютной задолженности в целом в экономике — это задолженность экспортеров, у них есть валютная выручка, то есть натуральный хедж против валютных рисков, поэтому они несильно пострадали и даже многие улучшили свои финансовые результаты. Так что системных угроз с уровнем валютной задолженности в экономике нет, более того, даже в условиях ограничения доступа на внешние рынки российские компании обеспечили своевременное обслуживание и погашение внешних долгов.
Для того чтобы смягчать валютные риски в целом, мы ведем политику девалютизации балансов банков, введя повышенные коэффициенты по кредитованию в валюте тех заемщиков, у которых нет валютных доходов.

В российской экономике уровень долговой нагрузки в целом, а не только валютной, не очень высок. Он в норме для стран с аналогичным уровнем развития. "Пузырь" в свое время формировался в секторе потребительского кредитования, мы его плавно охладили. Сейчас уровень потребительского кредитования не вызывает вопросов, хотя начался его рост.

— Как вы видите эти сектора в динамике? Будет ли снижаться их закредитованность?

— Мы обсуждаем и считаем необходимым вводить в регулирование понятие DTI (debt-to-income. — Прим. ред.) — соотношение долга к доходам, как это делается во многих странах. Это макропруденциальная мера, которая позволяет сдерживать чрезмерный рост кредитования тех или иных заемщиков.

— Что сейчас происходит с оздоровлением банковского сектора? Сколько еще может продлиться этот процесс и близки ли мы к его завершению?

— Процесс оздоровления банковского сектора продолжается. По моей оценке, больше половины пути мы прошли. Когда Центральный банк начинал этот процесс, я лично ожидала, что мы закончим его раньше, года за три. Но дело в том, что на процесс оздоровления банковского сектора наложились объективные обстоятельства, вызванные спадом экономики и ухудшением активов банков. Период активного оздоровления банковского сектора будет идти еще какое-то время. Мы надеемся прийти к той ситуации, когда количество отзывов лицензий будет измеряться единицами в год. Но на это уйдет еще несколько лет.

Снаружи видна только верхушка айсберга, собственно объявления об отзыве лицензий или санациях. Но есть много внутренней работы Центрального банка с коммерческими банками, когда мы выявляем нарушения, воздействуем на банки, и они исправляются: докапитализируются, устраняют нарушения. От реакции банков на наши требования тоже очень многое зависит. Многие банки находят силы не доводить до отзыва лицензии и самостоятельно решать проблемы.

— Не раз складывалась ситуация, когда собственники и топ-менеджеры выводили деньги из банков. Как ЦБ с этим борется?

— Случаев, когда собственники и менеджеры банков выводили средства из банков, действительно было немало. Эту проблему только частично можно решить повышением эффективности надзора, над чем мы сейчас работаем. Но откровенно мошенническим действиям нашими надзорными методами противостоять невозможно. Мы не можем работать как следственный орган, у нас нет для этого ни полномочий, ни инструментов. Проблему мошенничества не решим без взаимодействия с правоохранительными органами. Мы стали активнее сотрудничать с правоохранительными органами, и количество уголовных дел, возбужденных по нашим обращениям, повысилось.

С другой стороны, банковская деятельность — это высокотехнологичный бизнес, и при желании недобросовестных руководителей банка вывести деньги сделать это можно достаточно быстро. И пока Центральный банк имеет ограниченный формальными критериями перечень ситуаций для надзорного вмешательства, недобросовестные банкиры чувствуют себя в безопасности. Это происходит потому, что у Банка России, в отличие от центральных банков многих стран, нет права на профессиональное суждение, кроме как в узком перечне вопросов определения аффилированности. Для того чтобы пресечь нарушения, мы должны предъявить формальные доказательства нарушений, иначе мы в суде не сможем доказать обоснованность своих действий. И у нас вся система построена на формальных доказательствах. А какие могут быть формальные доказательства, когда отчетность полностью поддельная?

И последнее и, возможно, самое важное. Только неотвратимость наказания за финансовые преступления может изменить ситуацию. Если недобросовестные банкиры остаются безнаказанными, да еще и убегают с ворованными деньгами за рубеж, где их не смогут достать, то мы обречены на то, что это будет повторяться.

— Нужно ли изменить что-то в законодательстве, чтобы обеспечить неотвратимость наказания?

— Мы уже давно говорим о праве на профессиональное суждение, которое позволит нам принимать действенные меры к банку независимо от того, есть ли весь набор формальных доказательств. Профессиональное суждение — это не произвольное мнение, оно должно быть оформлено, иметь обоснование. Оно позволит на более ранних стадиях предъявлять банку соответствующие требования и предписания и не доводить до того, что, пока мы не имеем формальных оснований вмешаться, "дыра" у банка разрастается и его уже невозможно спасти. Сразу скажу, введение профессионального суждения — предмет очень сложной дискуссии. Для нашей правовой системы это непривычный элемент. Многие опасаются, что использование профессионального суждения может привести к коррупции. Мы убеждены, что этот инструмент должен вводиться без формирования коррупционных рисков. Должна быть отработана процедура применения профессионального суждения. Во многих странах есть профессиональное суждение, и оно не вызывает в обществе никакой тревоги, потому что есть доверие к институтам, к репутации. А для нас это еще целый путь.

Другой механизм, который мы начали сейчас прорабатывать и который также потребует изменений в законодательство, — направление информации, составляющей банковскую тайну, в правоохранительные органы. Сейчас, когда мы выявляем в банках мошеннические действия, вывод активов, мы передаем материалы в правоохранительные органы. Однако мы не вправе передавать информацию, составляющую банковскую тайну, хотя часто вывод активов, например, связан с использованием счетов подставных, аффилированных компаний. Это обстоятельство ограничивает возможности правоохранительных органов в установлении признаков преступления, определении подозреваемых. И в этом случае информация, составляющая банковскую тайну, необходимая для работы правоохранителей, позволит нам сделать еще один шаг к тому, чтобы наказание для виновных было реально неотвратимым.

— Какие-то еще изменения нужны, например, в части подготовки банковской отчетности?

— У нас есть предложения по совершенствованию законодательства по фальсифицированной отчетности. Введенная более двух лет назад в законодательство уголовная ответственность за фальсификацию отчетности работает не очень эффективно. Мы проанализировали, почему это происходит. Сейчас, когда мы получаем отчетность, если видим, что она недостоверная, мы обязаны выдать предписание банку, чтобы он ее исправил. Банк выполняет предписание и дает нам новую отчетность, где теперь честно показывает, что у него нет капитала, нет резервов. Это уже достоверная отчетность, и вы не можете его привлечь к ответственности за подлог, теперь он достоверно банкрот. Мы обсуждаем изменение в законодательство, которое позволит нам независимо от того, исправил он отчетность или не исправил, привлекать руководителей банка к ответственности за то, что они в принципе пошли на фальсификацию. В целом заинтересованные органы власти это предложение поддерживают, потому что фальсифицированная отчетность — это действительно одна из ключевых бед нашей банковской системы.