
Нинель знаю с детского сада. Она любит называть себя Лялей. После 20-летней дружбы подруга вдруг как белены объелась. Сначала не позвала на традиционный день рождения, будто срочно уехала. Ну, ладно.
Потом предъявляет:
- Игнорируешь, не хочешь общаться?
Недоуменно задумываюсь и пожимаю плечами.
Часто просит показать семейный альбом, где внимательно разглядывает наши с мужем фотографии.
Позже жалуется, что ночью кто-то поджег ей входную дверь. Участливо расспрашиваю подробности, а Нинель подозрительно не сводит глаз.
Однажды, перед уходом подруги, подметаю крошки от печенья. Она в ужасе шарахается:
- Зачем за мной пол заметаешь? Так только смерти желают!
Это уже было слишком. Я хохочу и советую на ночь смотреть поменьше ужастиков.
Паранойя продолжается больше года. К выходкам Нинель отношусь снисходительно, списываю на тоскливое одиночество.
Кульминация спектакля происходит тихим воскресным утром. Перетряхиваю антресоли и натыкаюсь в документах мужа на две премилые вещицы. Первая – незнакомая фотография Нинель, которая сидит на нашей кухне в прозрачной блузке затасканного вида и с дешевой томностью пьет чай. Следом вываливается второй вещдок: открытка на 23 февраля с изображением «Самого сексуального мужчины». На обороте знакомым мелким почерком нацарапана надпись:
«Если это не про тебя, то я даже не знаю, про кого. Ляля».
Недостающие паззлы наконец складываются в ошеломительную мозаику.