Яблоко от яблони далеко падает

Я довольно долго жила у бабушки, с моим физическим состоянием о садике можно было и не мечтать, мама работала, папа беспробудно пьянствовал по шесть дней в неделю. Домашний ад был не только в моей семье, но и у бабушки. Вместе с ней жил великовозрастный сын, по образованию - электрик, по убеждениям - кухонный антикоммунист, по стилю жизни - алкоголик. Это действительно была болезнь, понимание этого пришло позже, с годами. Допинг требовался с самого раннего утра, он не работал, так что первейшей задачей было добывание денег на бутылку.

Воровать открыто он боялся, попался бы сразу, да и офицерское прошлое не давало перейти грань дозволенного. Дома он скандалил, но хотя бы не дрался и не набрасывался на бабушку с кулаками.

Свою скудную пенсию, на которую мы жили, бабушка прятала в шкафу, в какой-то карман куртки или пальто. Ее сын не раз карманы обыскивал и брал по рублику, на который можно было бы купить какое-то пойло. Приходил пьяный, едва стоял на ногах, долго кричал, что коммунисты во всем виноваты. В чем - я не знала, наверное, в его неудачной личной жизни, семью он оставил, детей бросил, работу потерял. Раньше было такое понятие "тунеядец", вот это и был он, во всей красе. После скандала далеко за полночь он все же засыпал и мы с бабушкой тоже.

Как-то раз бабушка спрятала деньги куда-то еще или они у нее просто закончились, такое тоже бывало. Запасы муки из кладовки позволяли протянуть несколько дней до пенсии. Трубы горели, дядюшка зорким с утра взглядом окинул комнату: можно ли чем-то еще поживиться? Надо сказать, у бабушки не было не только каких-либо сбережений на "черный день", но вообще не было ничего ценного.

Совсем ничего, она носила халаты и старые платья, ходила в магазин с потрепанной сумкой, в комнате вместо люстры висела одинокая лампочка, дававшая тусклый свет, при котором даже читать было сложно. Единственная ценность, которую она хранила - маленькие наручные часы из нержавейки, прямоугольные, с потемневшим циферблатом. Шли часы хорошо, не врали, она заводила их по вечерам.
Лежали часы на комоде, застеленном самостоятельно связанной и уже кое-где порвавшейся скатертью. Рисунок у скатерти был красивый, с "паучками". Возле часов стояло зеркало, бабушка поправляла перед ним гребешок. Дядя сделал вид, что тоже смотрит в зеркало, а потом быстро ушел из дома.

Пропажа обнаружилась не сразу, только к вечеру бабушка заметила, что на комоде нет привычного и полезного предмета. Обыскала все вокруг, подумав, что часы могли упасть на пол. Сам момент, когда часы перекочевали в дядюшкин карман, я не видела, только краем глаза наблюдала, что он смотрелся в зеркало. Вечером подозреваемый явился не один, а с бутылкой и с очень пьяной дамой. Они быстро прошли в другую комнату и закрылись на ночь.

Утром она ушла. У нее на руке были очень похожие часы. Бабушка не могла писать заявление в милицию, ее сына бы тут же посадили и она не хотела верить, что это сделал он. Она пила настойку пустырника и, наверное, думала о том, что она сделала в жизни не так. И молчала, тихо плакала, вздыхала, шептала что-то про себя. А дядя вел себя, как обычно, не ощущая за собой никакой вины.

Когда я подросла, я тоже пыталась понять, как у двух приличных людей, каким являлись мой погибший на фронте дед и бабушка, могло появится в семье такое чудище. И ответа не нашла. Дети часто больше похожи на время, в которое они живут, чем на своих родителей.